Меню сайта |
|
|
|
Наш опрос |
|
|
|
Статистика |
|
|
|
|
Приветствую Вас, Гость · RSS |
19.03.2024, 09:32 |
Бывший Председателем Совета министров граф С.Ю. Витте, в связи с критической ситуацией в преддверии издания Манифеста 17 октября 1905 года, когда обсуждалась возможность введения в стране военной диктатуры, писал в своих записях-воспоминаниях:
<…> Иначе я себе не могу объяснить, почему Государь не решился
на диктатуру, так как он, как слабый человек, более всего верит в
физическую силу (других, конечно), т.-е. силу, его защищающую и
уничтожающую всех его действительных и подозреваемых <…> врагов,
причём, конечно, враги существующего неограниченного, самопроизвольного
и крепостнического режима, по его убеждению, суть и его враги.[77]
Генерал А.Ф. Редигер (как военный министр в 1905—1909, дважды в неделю имел личный доклад государю) в своих воспоминаниях (1917—1918)
писал о нём: «До начала доклада государь всегда говорил о чём-либо
постороннем; если не было иной темы, то о погоде, о своей прогулке, о
пробной порции, которая ему ежедневно подавалась перед докладами, то из
Конвоя, то из Сводного полка. Он очень любил эти варки и однажды сказал мне, что только что пробовал перловый
суп, какого не может добиться у себя: Кюба (его повар) говорит, что
такого навара можно добиться только, готовя на сотню людей <…> О
назначении старших начальников государь считал своим долгом знать. У
него была удивительная память. Он знал массу лиц, служивших в Гвардии
или почему-либо им виденных, помнил боевые подвиги отдельных лиц и
войсковых частей, знал части, бунтовавшие и оставшиеся верными во время
беспорядков, знал номер и название каждого полка, состав каждой дивизии
и корпуса, места расположения многих частей… Он мне говорил, что в
редких случаях бессонницы, он начинает перечислять в памяти полки по
порядку номеров и обыкновенно засыпает, дойдя до резервных частей,
которые знает не так твёрдо. <…> Чтобы знать жизнь в полках, он
ежедневно читал приказы по Преображенскому полку
и объяснил мне, что читает их ежедневно, так как стоит лишь пропустить
несколько дней, как избалуешься и перестанешь их читать. <…> Он
любил одеваться легко и говорил мне, что иначе потеет, особенно, когда
нервен. Вначале он охотно носил дома белую тужурку морского фасона, а
затем, когда стрелкам императорской фамилии вернули старую форму с
малиновыми шелковыми рубашками, он дома почти всегда носил её, притом в
летнюю жару — прямо на голом теле. <…> Несмотря на выпадавшие на
его долю тяжелые дни, он никогда не терял самообладания, всегда
оставался ровным и приветливым, одинаково усердным работником. Он мне
говорил, что он оптимист, и действительно, он даже в трудные минуты
сохранял веру в будущее, в мощь и величие России. Всегда
доброжелательный и ласковый, он производил чарующее впечатление. Его
неспособность отказать кому-либо в просьбе, особенно, если она шла от
заслуженного лица и была сколько-нибудь исполнима, подчас мешала делу и
ставила в трудное положение министра, которому приходилось быть строгим
и обновлять командный состав армии, но вместе с тем увеличивала
обаятельность его личности. Царствование его было неудачно и притом —
по его собственной вине. Его недостатки на виду у всех, они видны и из
настоящих моих воспоминаний. Достоинства же его легко забываются, так
как они были видны только лицам, видевшим его вблизи, и я считаю своим
долгом их отметить, тем более, что я и до сих пор вспоминаю о нём с
самым тёплым чувством и искренним сожалением.»[78]
Тесно общавшийся с царём в последние месяцы пред революцией протопресвитер военного и морского духовенства Георгий Шавельский в своём исследовании, написанном в эмиграции в 1930-е,
писал о нём: «<…> Узнавать же подлинную, без прикрас, жизнь царям
вообще нелегко, ибо они отгорожены высокой стеной от людей и жизни. А
император Николай II искусственной надстройкой ещё выше поднял эту
стену. Это было самою характерною особенностью его душевного склада и
его царственного действования. Это произошло помимо его воли, благодаря
его манере обращения со своими подданными. <…> Однажды он сказал
Министру иностранных дел С.Д. Сазонову:
„Я стараюсь ни над чем серьёзно не задумываться, — иначе я давно был бы
в гробу." <…> Своего собеседника он ставил в строго определённые
рамки. Разговор начинался исключительно аполитичный. Государь проявлял
большое внимание и интерес к личности собеседника: к этапам его службы,
к подвигам и заслугам <…> Но стоило собеседнику выйти из этих
рамок — коснуться каких-либо недугов текущей жизни, как государь тотчас
менял или прямо прекращал разговор.»[79]
Сенатор Владимир Гурко
писал в эмиграции: «Общественная среда, бывшая по сердцу Николаю II,
где он, по собственному признанию, отдыхал душой, была среда
гвардейских офицеров, вследствие чего он так охотно принимал
приглашения в офицерские собрания наиболее знакомых ему по их личному
составу гвардейских полков
и, случалось, просиживал на них до утра. <…> Привлекали его
офицерские собрания царствовавшей в них непринуждённостью, отсутствием
тягостного придворного этикета <…> во многом Государь до пожилого
возраста сохранил детские вкусы и наклонности.»[80]
|