Меню сайта |
|
|
|
Наш опрос |
|
|
|
Статистика |
|
|
|
|
Приветствую Вас, Гость · RSS |
26.04.2024, 22:24 |
Бывший членом Святейшего Синода в предреволюционные годы протопресвитер Георгий Шавельский (тесно общался с императором в Ставке во время мировой войны), находясь в эмиграции, свидетельствовал о «смиренной, простой и непосредственной» религиозности царя[56], о неукоснительном посещении им воскресных и праздничных богослужений[57], о «щедром излиянии многих благодеяний для Церкви»[58]. О его «искренней набожности, проявляемой при всяком богослужении» писал также оппозиционный политик начала XX века В.П. Обнинский[59]. Генерал А.А. Мосолов
отмечал: «Царь вдумчиво относился к своему сану помазанника Божия. Надо
было видеть, с каким вниманием он рассматривал просьбы о помиловании
осуждённых на смертную казнь. <…> Он воспринял от отца, которого
почитал и которому старался подражать даже в житейских мелочах,
незыблемую веру в судьбоносность своей власти. Его призвание исходило
от Бога. Он ответствовал за свои действия только пред совестью и
Всевышним. <…> Царь отвечал пред совестью и руководился
интуициею, инстинктом, тем непонятным, которое ныне зовут подсознанием <…>. Он склонялся лишь пред стихийным, иррациональным, а иногда и противным разуму, пред невесомым, пред своим, всё возрастающим мистицизмом.»[60] Сенатор Вл. Гурко почёркивал: «Представление Николая II о пределах власти
русского самодержца было во все времена превратное. <…> Видя в
себе, прежде всего, помазанника Божьего, он почитал всякое свое решение
законным и по существу правильным. „Такова моя воля", — была фраза,
неоднократно слетавшая с его уст и долженствовавшая, по его
представлению, прекратить всякие возражения против высказанного им
предположения. Regis voluntas suprema lex esto[61] — вот та формула, которой он был проникнут насквозь. Это было не убеждение, это была религия. <…> Игнорирование закона, непризнание ни существующих правил, ни укоренившихся обычаев было одной из отличительных черт последнего русского самодержца.»[62]
Таким воззрением на характер и природу своей власти, по мнению Гурко,
обусловливалась и степень благорасположения императора к своим
ближайшими сотрудникам: «Он расходился с министрами не на почве
разногласий в понимании порядка управления той или иной отраслью
государственного строя, а, лишь оттого, если глава какого-нибудь
ведомства проявлял чрезмерное доброжелательство к общественности, а,
особенно, если он не хотел и не мог признать царскую власть во всех
случаях безграничной. <…> В большинстве случаев разномыслие между
Царём и его министрами сводились к тому, что министры отстаивали
законность, а Царь настаивал на своем всесилии. В результате сохраняли
расположение Государя лишь такие министры, как Н.А. Маклаков или Штюрмер, согласные для сохранения министерских портфелей на нарушение любых законов.»[63]
Начало XX столетия в жизни Российской Церкви,
светским главою которой он был по законам Российской империи,
ознаменовалось движением за реформы в церковном управлении,
значительная часть епископата и некоторые миряне выступали за созыв всероссийского поместного собора и возможное восстановление патриаршества в России; в 1905 году имели место попытки восстановить автокефалию Грузинской Церкви (тогда Грузинский экзархат российского Святейшего Синода).
Николай, в принципе, соглашался с мыслью о Соборе; но полагал его несвоевременным и в январе 1906 года учредил Предсоборное Присутствие, а в феврале 1912 — Предсоборное совещание (при Синоде).
В его царствование было совершено беспрецедентно (для синодального периода) большое число канонизаций новых святых, причём на канонизации наиболее известного — Серафима Саровского (1903) — он настоял вопреки нежеланию обер-прокурора Синода Победоносцева; также были прославлены: Феодосий Черниговский (1896), Исидор Юрьевский (1898), Анна Кашинская (1909)[64], Евфросиния Полоцкая (1910), Ефросин Синозерский (1911), Иосаф Белгородский (1911), Патриарх Гермоген (1913), Питирим Тамбовский (1914), Иоанн Тобольский (1916).
По мере нарастания в 1910-е вмешательства Григория Распутина (действовавшего чрез императрицу и лояльных ему иерархов) в синодальные дела[65],
росло недовольство всею синодальною системой среди значительной части
духовенства, которое, в большинстве, положительно отнеслось к падению монархии в марте 1917 года[
|